«Собрание постановило…»

В Нижнетагильском городском историческом архиве хранятся документы, которые рассказывают нам о том, как прихожане Скорбященского монастыря спасали его храмы в 1920 – 1923 годах.

Через несколько дней после официального закрытия обители, 16 ноября 1920 года, состоялось собрание «граждан-прихожан» монастыря. В протоколе зафиксировано время начала собрания: 5 ½ вечера – и имя председателя: Миненко Александр Львович. 277 прихожан поставили подписи под протоколом с просьбой к властям о сохранении прихода двух храмов бывшего Скорбященского монастыря и передаче его имущества приходу. Для работы с совдепом были выбраны Бирюков Яков, Анкудинов Анатолий, Саламатов Савин и кандидаты Ведерников Илья, Саталов Вениамин, Трухин Никита. Имена этих людей, занимающих активную позицию в жизни прихода, будут неоднократно встречаться в исторических документах. Ответ от властей последовал не сразу, верующим пришлось писать прошение повторно.

4 января 1921 года приказом № 20/36 комендант концентрационного лагеря № 2 (его подпись неразборчива), располагающегося на территории закрытой Скорбященской обители, дает разрешение на совершение богослужений в Вознесенском храме. Литургию здесь не служили полтора месяца.

16 января 1921 года на собрании прихожан Вознесенской церкви был утвержден устав приходской церкви; церковным старостой был избран Яков Ефимович Семенов, в прошлом благодетель монастыря, построивший и содержавший на свои средства больницу и странноприимный дом; утвержден церковный совет в составе 17 человек, «выбран» священник Леонид Всеволодович Черепанов. Имя игумении Марии (Крузе) и казначеи монастыря монахини Валентины (Деевой) в протоколе не упоминается, однако принята «во внимание их опытность во всех церковных, хозяйственных делах», указано, что они вместе с причтом церкви являются полноправными членами церковного совета. Через скупой, выверенный стиль протокольного документа сквозит мысль, что верующие, подчиняясь духу времени, вводят коллективное руководство, на самом же деле все остается по-прежнему: у них есть священник и их храм – монастырский.

Приход двух церквей просуществовал недолго, поскольку 20 декабря 1922 года от имени председателя приходского совета Василия Кожевникова, сменившего Семенова Я. Е., в Нижнетагильский уездный исполнительный комитет поступает очередное заявление «группы верующих прихожан» с неизменной просьбой и обоснованием: «… Просим передать эту Церковь в наше пользование, т.к. она сооружена на наши общественные средства и деревянный дом для служителей Церкви, находящийся за оградой и ныне никем не занятый». И снова к прошению приложено более 60 подписей прихожан.

2 января 1923 года они пишут бумагу в Н. Тагильский Исполком (орфография и пунктуация документа исправлены):

«Мы, прихожане Вознесенского храма, встревожены дошедшими до нас слухами, что наш храм будет закрыт… советское законодательство не дает прямых указаний о непременном закрытии храмов… [которые] находятся вблизи или даже рядом с советскими учреждениями, наоборот, законодатель[ство] рекомендует лояльное отношение ко всякому культу… мы, прихожане, смеем возбудить ходатайство о недопущении сего факта, как явно нарушающего мысль, дух… закона провести полную грань между церковью и государством…; с закрытием храма нас целая группа, солидная по численности, остается без храма, между тем мы… два года просили исполком о законной регистрации, но следовало молчание, что, в свою очередь, давало нам право истолковать [его как] признание наших прав на данный храм. Ввиду изложенного просим… об отмене и недопущении настоящих действий…». Под документом поставлено более 340 подписей. Подписывались большими семьями: Ведерниковы, Цылевы, Францевы, Евдокимовы, Турутины, Ваулины, Кузнецовы, Бондины, Ветошкины, Степановы и др.

Если до этого власть никаких ответов на заявления и прошения верующих не давала, то после этого письма заведующий отделом Управления Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Тарасов требует «немедленно по получении заполнить и прислать» в Уисполком ответы на вопросы анкеты. Через два дня, 13 января 1923 года, церковный совет Вознесенской церкви под председательством отца Леонида Черепанова (первый лист документа – его автограф) посылает по запросу властей ответы на 6 вопросов:

Когда основана новая монастырская церковь? В 1904 – 13 гг. (В ответе допущена неточность: Вознесенский храм был заложен 26 мая 1905 года.)
Какое количество было монашек перед закрытием монастыря? Около 150 человек.
Имела ли церковь свой официальный приход до закрытия монастыря? Да, с 1918 года.
Если имела, сколько прихожан было в приходе по документам церкви? От 1500 – 2000.
Имела ли церковь официальный приход после закрытия монастыря и теперь? Имела; имеет.
Если имеет, сколько человек теперь в приходе по документам церкви, какой доход за последнее полугодие? Доход за последнее полугодие выразился в сумме 711.199.750 рублей дензнаками выпуска 1921 года (или на дензнаки выпуска 1923 г. 711 рублей).

Переписка властей с прихожанами носит явно формальный характер, поскольку все решения уже приняты. Исидор Васильевич Яшников, в будущем директор школы-коммуны, расположенной на территории Скорбященского монастыря, член тройки по ликвидации монастырских церквей в пользу советских детей, требует от товарища Тарасова незамедлительных действий. Однако богослужения продолжаются, и председатель приходского совета отец Леонид Черепанов письменно обращается к властям за разрешением во время крестного хода и Литургии не препятствовать верующим. Это не единственный документ подобного рода. Все богослужебные действия за пределами храма на территории закрытого монастыря теперь необходимо согласовывать с местными властями. Так, прихожане Вознесенской церкви просят исполком «не чинить препятствий, разрешить исполнить… религиозный обряд 6 января старого стиля, в день Крещения Господня, совершить на виду крестный ход». Пишущим прошение уже известно пока еще неофициальное решение о закрытии храма. Они хватаются за последнюю соломинку, пишут обстоятельные письма, цитируют выдержки из Декрета № 6 Советской власти о запрещении местных законов, ограничивающих свободу совести, отрывки из циркуляра по вопросу об отделении церкви от государства, взывают к человеческим чувствам облеченных властью, от которых зависит судьба прихода («вблизи этого храма имеются два кладбища (последние два слова выделены), которые связаны с церковью, имеют для верующих серьезное христианское значение»).

Но никого не интересует мнение десятков подписавшихся под обращением. В расчет не берется и особое мнение члена Кульсекции Горсовета А. Кузнецова: «Если звон колоколов на церкви мешает занятиям учащихся, то можно и должно запретить тот звон…», – однако он предлагает «изолировать церковь от городка… деревянным забором».

Самое удивительное в этой истории, что решение принимается на общем собрании 320 рабочих и служащих станции Н. Тагил (!), где только 22 человека были против закрытия храмов. Какое отношение имеет железная дорога к религиозной организации? Их связывало только близкое территориальное соседство. Очевидно, уже в начале 1920-х годов начинается отработка технологии принятия «угодных народу» решений. Власть оперирует понятием «мнение народное», при этом не считаясь с позицией тех, кто к этому делу непосредственно причастен.

30 марта 1923 года постановление Н. Тагильского Горсовета ставит «в первую очередь интересы воспитания детей»: «церкви немедленно закрыть, возбудить ходатайство на право продажи утвари и имущества данных церквей и полученные средства обратить на нужды детского городка, территорию кладбища выделить при условии отгораживания». На следующий день начинается опись монастырского имущества.

Пройдет семь десятилетий, и в 1993 году малый городской совет Нижнего Тагила примет историческое решение о возвращении верующим Скорбященской и Вознесенской церквей, а именно отделение железной дороги будет вкладывать средства в восстановление храмов Скорбященского монастыря.

В. Чемезова, зав. архивным отделом монастыря

(75)